— И что с ним дальше случилось? — Задал я вопрос, еле сдерживая нетерпение. Даже сам не поверил сначала, что снова на след встал.
— Да что с ним случится? Строился там дальше по склону. Сначала ему крестьяне отказались камень на стройку возить, а потом и вовсе все нанятые им строители разбежались. Очень уж он своими действиями баламутил моих здешних подопечных. Уехал он. Сказал, что мы сами виноваты, что от своего счастья отказались.
— А куда уехал, не сказал? — Блин! Вот это я эмоциональные качели испытал: от ощущения почти сбывшейся надежды обратно к полнейшей неопределенности.
— Сказал. К этим… западным волосатым варварам. Очень расстраивался, что будет вынужден там, в их страшной ледяной Сибири жить.
Уф! Ну, хоть ниточка поисков еще окончательно не потеряна. Я выдохнул с облегчением. Или с расстройством? Все же, несмотря на то, что русский язык мне учить было не нужно, ехать на родину отца не слишком хотелось.
— На твоем месте я бы даже и пытаться не стал, на нас нападать, — предупредил я этого недоделанного лича на прощание. Ощутил, как тот начал было свою энергию смерти собирать. — Любой из нас троих, не считая кицунэ, конечно, способен надрать тебе задницу в одиночку.
Похоже, запутал бедолагу. Мою правдивость он явно ощутил, потому принялся гадать, что за два могучих невидимки нас тут сопровождают. Ну, да главное, что не напал. Как там какой-то восточный мудрец своих последователей учил: лучший бой — тот, который вообще не состоялся.
Но так-то да. Я бы с ним почти наверняка справился, хоть и не без труда. Против не рожденного ёкая в лице нашего Гофуку все его удары некротической энергией мало чего стоят, а дух жизни, способный в любой момент переправиться из своего измерения и зарядить Усиленной Регенерацией, которая для адептов смерти является все равно, что кислотой, победил бы за счет неожиданности атаки. Так что ни в одном слове не соврал.
Однако теперь, совершенно неожиданно передо мной встала проблема пересечения границы. Ну, или перед нами, поскольку Химари неожиданно очень энергично воспротивилась моемуей предложению остаться в Японии. Выразилась в духе каких-то самурайских традиций преданности сюзерену. М-да, и ведь наплевать этому вассалу, что тем самым она для своего сюзерена лишние сложности создает.
Поразмыслив недолго, решили возвращаться в Хиросиму. Крупный порт предполагает наличие множества всевозможных судов. Не может быть, чтобы никто из них какой-нибудь контрабандой на советский Дальний Восток не занимался.
В Хиросиму вернулись и встали. А просто никто не спешил к нам, сознаваться в своем незаконном промысле. После пары дней безрезультатных поисков я решил, наконец, своими сильными сторонами воспользоваться, метаморф я или просто погулять вышел. Принять облик кого-нибудь из советских граждан, возвращающихся обратно на родину, для меня ведь большого труда не составит. А лисица, если собралась со мной, так и поедет, в облике… лисицы. Надо только какую-нибудь грамоту покрасивее соорудить, что пушистая животина в клетке является символом побратимства кого-то там… да вот, хоть взаимовыгодного сотрудничества двух стран. Чем абсурднее обоснование, тем проще оно прокатывает, — это я еще в прошлой жизни твердо уяснил.
За грамотой отправил Химари, когда-то надо ж начинать ей самостоятельно поручения выполнять. Тем более, что по ее профилю положено учинять всякие хитрости. Сам же я отправился в порт, присматриваться к пассажирским судам, которые в ближайшие день — другой должны отправляться в Советский Союз.
Знаете, какие получились результаты такого нашего разделения труда? Химари с шикарной грамотой, сверкающей яркими красками и золотом буквально через несколько часов вернулась, а вот я вообще ни одного нужного мне пассажирского судна не нашел. Не плавают граждане из Японии в Советский Союз и обратно.
— М-да, уж, — подвел я перед подчиненными итоги своих изысканий, — придется, наверное, пробовать разведать информацию по грузопассажирским судам. На худой конец, буду пробовать подменить кого-то из членов экипажа, только там уж никакая грамота присутствия на судне лисы не оправдает.
— А почему ты, Артем, не хочешь все то же самое проделать с пассажирами на самолет? — Поинтересовалась кицуне, чувствующая, что еще немного, и она останется одна на японском берегу, в то время как выбранный ей защитник и покровитель отправится в Советский Союз без нее.
— Да потому что… — в запальчивости попытался я озвучить обоснованную причину такого решения… и внезапно понял, что реально причины отказываться от самолета и не существует вовсе. Вся же моя антипатия к этому типу перемещения связана с пережитой авиакатастрофой.
И снова мы в пути. И нет, не в Советский Союз. Оказалось, что в нашей Хиросиме аэропорт еще вовсе не открыт. Вернее, в точности, как в Риме, он уже полностью построен, но пока еще не эксплуатируется. Точнее, даже еще хуже: в Риме хоть старый аэропорт функционировал, а жители Хиросимы, желающие быстро добраться до отдаленных краев света, сначала едут в Токио на поезде. И таки, сталкиваясь, раз от раза, с такими вот неоткрытыми аэропортами, поневоле поверишь в международный заговор против одного несчастного главы парагвайского клана.
Какие же неприхотливые существа, эти японцы! Просидеть четырнадцать часов на жесткой деревянной скамеечке, это тянет сразу на подвиг. К большому моему сожалению, точно таким же героем пришлось заделаться и мне. А просто на глазах сотен пассажиров уйти в свой домен незаметно не получится. Даже под Отводом глаз. Наверняка из всей этой толпы найдется хоть один с развитой характеристикой наблюдательности. И наверняка этот наблюдательный сразу же поднимет шум: ёкаи, владеющие доменами, в этой стране отнюдь не сказочные персонажи.
— Простите, товарищ, вы ведь из Советского Союза? — Ответственного вида мужчина средних лет, споласкивающий руки в раковине туалета, послушно обернулся на мой призыв.
— Да, товарищ, в чем дело? — Даже не нужно быть физиономистом, чтобы понять его сильную обеспокоенность. Всех советских граждан перед выездом за границу не по одному десятку раз инструктируют о возможных провокациях против граждан страны победившего социализма. И все же моя типично рязанская физиономия, в сочетании с чистой русской речью, делает свое дело, нужный мне работник советского наркомата торговли ретироваться не спешит.
— Да, собственно, уже ни в чем, — из моей переносицы вылетел острый шипик. В отличие от тех времен, когда я разбирался при помощи ему подобных со своими врагами в Парагвае, в этот раз на шипике нанесен не смертельный яд, а всего лишь парализующее на несколько часов вещество. Перестроить собственные железы в этом направлении много времени у меня не заняло.
Парализованного мной дипломата, изъяв у него документы, я затащил в одну из кабинок, после чего вывесил на ее двери заранее заготовленную табличку: «Не работает». Разумеется, табличка была написана на японском и английском языках. При здравом размышлении, я сделал свой выбор именно в ее пользу, поскольку Отвод глаз, наложенный на дверку туалета мог спровоцировать как раз противоположные от желаемых результаты. Мало ли, кто глазастый сюда зайдет.
Изменить черты своего лица на дубликат ответственного работника больших трудов мне не составило, Гофуку сменил свой вид в подражание костюма все того же гражданина еще быстрее. Выйдя из туалета, я снял с его двери табличку «Закрыто на уборку» и поспешил в направлении оставшихся в зале ожидания членов советский делегации.
Знали бы вы, каких трудов нам с Химари стоило все это без осечки провернуть! Основным препятствием в осуществлении замыслов стала даже не подозрительность советских товарищей, а тот факт, что они повсюду ходили чуть ли не строем. Этакое стадо под внимательным присмотром пастуха. Пойди, укради оттуда хоть одного гусенка. Идею с туалетом подсказала Химари. Она же своей специфической магией подействовала на сознание заместителя главы делегации, выдав ему порцию позывов в туалет. Слава богу, что туда он отправился все же один.