Тут все было так, как нарисовал Антон: большой шатер в центре, окруженный четырьмя палатками поменьше. Еще разбойники разожгли целых четыре костра, из-за чего на поляне было светло, как днем. Зато нас за пределами освещенного круга они видеть точно не могли.
Караульных они конечно же выставили: у каждого костра сидело по паре человек, периодически кто-то из них поднимался и принимался обходить лагерь. Но все караульные были безусыми юнцами, я это и отсюда видел, вид более-менее опытных воинов имели всего двое мужиков. Это оказалось нам на руку.
Глухо крякнула утка, и мы замерли, до рези в глазах вглядываясь в то, что происходит на поляне. Речка была недалеко и кряквы там, конечно, водились, поэтому голос птицы не переполошил охрану. Только один поднял голову и оглянулся, но быстро успокоился.
Однако, когда мы досчитали до десяти, со всех сторон в лагерь полетели самострельные болты. Те из караульных, что сидели с нашей стороны, тут же завалились на землю: одному болт вошел в левую половину груди, а второму в горло. Судя по тому, что никто не кричал, остальных охранников постигла та же участь.
И тут же мы, как мне хотелось думать, неслышными тенями рванули вперед, вооруженные длинными ножами и засапожниками, готовые резать всех, кто попадется нам на пути. Мы заранее договорились об этом: один десяток перезаряжает самострелы, а второй зачищает поляну от недобитых.
Я подбежал к ближайшей палатке, отдернул полог, но внутри были только бочки и мешки. Вот ведь чертовщина! Я с трудом удержался от того, чтобы выругаться вслух. Надо же было из всех палаток выбрать именно ту, где разбойники хранили снедь!
Рядом послышался хруст, с каким клинок вскрывает человеческое горло. Кому-то повезло больше, чем мне. Тогда я решил проверить раненых возле костра, но и там моя помощь уже не требовалась: стрелки сработали наповал.
Вдруг кто-то заорал, и крик тут же прервался, сменившись предсмертным хрипом. Мои дружинники обступили шатер, из которого слышался подозрительный шум, все они держали самострелы наготове. Похоже, что работа для клинков снаружи уже была закончена.
А ведь всего несколько мгновений прошло.
Черт, вот успел последний крикнуть и переполошил всех! Иначе взяли бы тепленькими, спящими, а теперь ведь наверняка успеют оружие похватать… А что если предложить им сдаться? Ведь может сработать. То, что остальных мы перебили, они и так понимают, так может решат спасти хотя бы свои шкуры?
- Господа разбойники, во-первых вы окружены! Мечи на землю и выходите! - крикнул я. - Или подожжем шатер и выбирайтесь, как хотите! Бежать даже не пытайтесь, у нас два десятка самострелов, утыкаем как сраных ежей!
- Не стреляйте, мы сдаемся, - был ответ.
Через секунду из-под полога шатра полезли люди. Сначала - трое молодых парней, потом двое крепких мужиков. А следом еще один - высокий, плечистый, по-своему красивый мужчина, одетый гораздо богаче, чем остальные, похоже, что атаман. И, что самое главное, меча он не бросил, так и оставил висеть на поясе. Он же был единственным одетым, остальные вышли в одних исподних рубахах.
- А ты чего меч не бросил? - спросил я, махнул рукой и двое стрелков сразу же взяли его на прицел.
- А ты попробуй его у меня отбери, - ответил тот. - Выйди со мной один на один, и посмотрим, кто чего стоит. Или ты только командовать горазд, сопляк?
Как еще разглядел-то в такой темноте, что я молодой? Или может быть, по голосу узнал?
Как там бояре говорили? Нужно создать миф, о котором потом будут рассказывать на площадях? Вот сейчас - тот самый момент: выйти один на один с атаманом разбойников, победить его, причем, победить красиво.
Не знаю, что толкнуло меня вперед, но я вытянул из ножен отцовский меч, взмахнул пару раз, примериваясь к весу, перехватил обеими руками. Если у него клинок местной ковки, то я смогу сталь в сталь блокировать, и ничего моему мечу не будет. Жаль только не рассмотреть толком, костры горят, конечно, но все равно темно.
Все признавали, что за год тренировок я стал хорошим бойцом, и в поединке мог поспорить почти с любым. Наверное, пришел момент проверить, так ли это. Ну, а если убьют, то, значит, воин из меня никудышный, и в князьях мне делать нечего.
Да и не дадут ему меня убить. Если увидят, что не выдерживаю, стрельнут в спину, вот и все дела.
- О, да сопляк смелый, да? - теперь и он вытянул клинок и шагнул вперед. Остальных ватажников мои парни тем временем уложили лицом в землю, и держали под самострелами.
- Не отвлекайтесь, - крикнул я своим. - Держите пленных под прицелом, это может быть уловкой.
- Уловкой? - атаман подошел еще ближе, и теперь мы находились в паре шагов друг от друга. - Это не я напал в темноте, как вор, сопляк.
- Заткнись, и атакуй, - я понимал, что он специально выводит меня из себя, и пытался сохранить холодную голову, но это мне не особо удавалось. Если честно, то так страшно как во время сегодняшнего скоротечного ночного боя, мне не было уже давно. Скорее всего со времен памятного штурма Грачевского логова. - Если убьешь меня, твоих отпустят.
- Вот как? - деланно удивился он, и тут же атаковал, нанес три удара с разных направлений, каждый из которых мог оказаться смертельным.
Я ждал такой подлости от атамана разбойников, поэтому сумел отразить все три, тут же проскользнул вперед своим мечом, пытаясь достать до груди кончиком клинка. Но мужик оказался не лыком шит, отбил меч в сторону и сделал шаг назад, поднял клинок, будто предлагая мне инициативу.
Мой меч был длиннее, и я решил этим воспользоваться: сделал ложный замах сверху, перехватил клинок и провел самым его кончиком по пальцам руки, в которой мой противник держал меч. Не отрезал, конечно, но рассек до кости, так, что атаман сдавленно зарычал от боли и злости и перехватил клинок левой рукой.
Против леворукого соперника мне драться еще не приходилось, и он бы мог меня на этом подловить, если бы сам владел клинком как следует.
Но он не владел.
Кое-как мужчина отбил мой первый выпад, уклонился от второго, отскочил, попытался нанести удар, который я просто пропустил мимо себя. А сам качнулся и рубанул разбойника по ноге, снизу-вверх, рассекая сухожилия.
Атаман упал на подсеченную ногу и это решило его судьбу. Резко развернувшись, я нанес рубящий удар по шее, успел увидеть отчаяние, мелькнувшее в глазах разбойника, а еще через секунду его голова отделилась от тела, а во все стороны брызнула горячая кровь.
- Теперь вы, - повернулся я к лежащим ничком под прицелами самострелов пленным и приказал. - Встать!
Они естественно повиновались, попробовали бы они воспротивиться, когда на каждого нацелено по четыре самострела. И вообще, сопротивляться надо было раньше, до того, как из шатра полезли, сейчас поздно уже.
- Этот легко умер, - показал я кончиком меча на валяющийся на земле труп атамана. - По-хорошему его бы живьем взять, да повесить, но я удостоил его смерти благородного человека. Тем хуже для вас.
Я почувствовал, как на лицо мое наползает кривая злобная ухмылка. Да, эти люди еще не представляли, какую участь я им приготовил.
- Но для вас у меня другая доля приготовлена. Вы станете холопами.
- Это что же, боярин, мы вольной жизни попробовали, а теперь ты нас на землю посадить вздумал? - спросил один из пленных мужиков, тот, что постарше.
- На землю вас сажать глупо будет, - помотал я головой. - Станете боевыми холопами. И если повезет, то жизни свои выкупите. Кровью собственной выкупите, которую на поле брани прольете, или чужой. Для меня предпочтительнее, чтобы чужой, мне люди нужны. Тогда получите право на долю в добыче, почет и уважение.
Я поискал среди ряда воинов боярича Никиту и махнул ему рукой, мол, иди сюда. Ну да, чтобы держать в руках подонков вроде этих разбойников, нужен еще больший отморозок. Уж в том, что он сможет управиться с этими пятью я не сомневался.
- Кто такой боярин Лука Филиппович знаете? - спросил я, дождался утвердительных кивков и спросил. - А про сына его Никиту Лукича слышали? И что он делает с теми, кто ему не нравятся, тоже слышали?